Прохор Прохорыч. По вашему векселю, тетушка, вы ничего не получите: у меня состояние все женино!
Соломонида Платоновна. Полно, так ли? А если я знаю, что у тебя ничего женина нет? Да ты скорей удавишься, чем грош жене поверишь; картофель на вес выдаешь – что ты мне говоришь, безобразный человек! а передашь ты жене состояние. Я даже теперь вижу, что в плутовской голове твоей делается. Продать, – думаешь, что ли? Врешь, – завтра же наложу запрещение.
Прохор Прохорыч. Я уж ничего не могу и говорить, а должен только благодарить Николая Михайлыча, что они так восстановили вас против меня…
Дурнопечин. Что вам благодарить меня!.. Вас все очень хорошо знают и без меня…
Соломонида Платоновна (Прохору Прохорычу.) Поди убирайся домой и не трогай нас, а не то худо будет!
Прохор Прохорыч (подходя к ее руке). Я никогда ничего, тетушка, видит бог, никогда ничего не замышлял. Конечно, как отец семейства, желал бы что-нибудь приобресть… и мои дети, тетушка, тоже ваши внуки: если не для меня, так для царя небесного вам бы следовало пощадить сирот… (Подходит к руке Соломониды Платоновны.)
Соломонида Платоновна. Нечего тут лизаться, ступай делай там, как знаешь, а мы будем делать свое.
Вносят полный завтрак, состоящий из колбасы, ветчины, загибенек, фаршированного поросенка, сыра, балыка и двух бутылок вина. Никита и Сергей, оба в белых перчатках, становятся у дверей.
Прохор Прохорыч (со вздохом). Неравное людям дано счастие: одни и семейством обременены, и стараются, и тут ничего не приобретают, а другим все предоставляется: тут уж говорить нечего, а на бога надобно возложить попечение.
Соломонида Платоновна. Кабы на бога ты больше надеялся, так бы было лучше, а то ты только плутовством да разными штуками думаешь жить. Отправляйся, нам пора есть.
Прохор Прохорыч уходит.
Соломонида Платоновна и Дурнопечин.
Соломонида Платоновна (к лакеям). Подавайте водку! Что ж вы стоите?.. (К Дурнопечину.) Выпей! – это желудочная.
Дурнопечин. Нет, тетушка, увольте; мне уж года три запрещено.
Соломонида Платоновна. Полно, глупости!.. Запрещено!.. Ужели я хуже твоего знаю.
Дурнопечин отхлебывает полрюмки.
Пей все! Что очень церемонишься, как купчиха?
Дурнопечин допивает.
Налей и мне!
Дурнопечин наливает; она пьет.
Это не та, – у меня их много сортов. Сергей! Поди принеси зеленую, что трефолью настоена… (Дурнопечину.) Та для тебя будет полезнее!
Сергей уходит.
Дурнопечин. Какая у вас, тетушка, славная водка – так в желудке и зажгло, как будто бы что-нибудь там ходит.
Соломонида Платоновна. Ешь загибеньки, да вон и сосисок возьми.
Дурнопечин. Ай нет-с, вредно будет; разве немного попробовать… (Берет на тарелку и ест.) Какие отличные загибеньки. Удивительно, как водка возбуждает аппетит… (Берет сосисок.)
Сергей приносит еще графин водки.
Соломонида Платоновна. Подай Николаю Михайлычу… Выпей, эта лучше.
Дурнопечин. Право, много; я, пожалуй, пьян буду.
Соломонида Платоновна. Велика важность, лучше уснешь.
Дурнопечин (выпивает залпом и делает гримасу). Хо-хо-хо, батюшки!.. дух захватило… Фу, какая омега. Что это такое, точно спирт стоградусный.
Соломонида Платоновна (евши). Водка, чем крепче, тем лучше устроивает желудок.
Дурнопечин. Чего тут лучше – отдышаться не могу: точно колом в горло треснуло.
Соломонида Платоновна. Очень нежен некстати.
Дурнопечин (с жадностью начинает есть). Фу, канальство, как аппетит возбудился. Эй, черт возьми, начну катать все: что будет, то будет; двух смертей не бывать, а одной не миновать!
Соломонида Платоновна (наливая себе и Дурнопечину по стакану красного вина и выпивая постепенно свой стакан). Все пустяки, мой милый, у тебя истерика и геморрой, больше ничего. От истерических припадков пей по рюмке водки с гофманскими каплями, а от геморрою раза два в год пиявки ставь да моциону больше имей, а главное – женись. У меня для тебя прекрасная есть невеста.
Дурнопечин (тоже выпивая свой стакан). Нет, тетушка, в здешнем месте мне нельзя жениться.
Соломонида Платоновна. Это отчего?
Дурнопечин. Как вам сказать, – старая любовишка есть.
Соломонида Платоновна. Вот тебе на!.. Какой хват! Что ж такое любовишка? Мало ли, я думаю, у вас этих любовишек? Этак нигде нельзя жениться. Влюблен, что ли, в кого?
Дурнопечин. Нет, какое влюблен…
Входит Никита с шампанским.
Шампанское, однако, принесли. Разливай!
Никита наливает и подает.
Соломонида Платоновна (беря бокал). Рассказывай!
Дурнопечин (выпивая бокал). Да вы, я думаю, знаете. Помните, еще покойный батюшка все смеялся: Наденька Канорич.
Соломонида Платоновна. Вот кто! Хорошу птицу убил. Что же у тебя связь, что ли, с ней?
Дурнопечин. Ай нет-с, какая связь! Влюблена в меня была, да и теперь еще влюблена, ну мне и жаль ее.
Соломонида Платоновна (рассмеявшись). Что это, Николенька, и смешишь ты меня и печалишь. Неужели же ты не знаешь, что эта дура помешана на любви? Она в встречного и поперечного влюбляется, ей-то только не отвечают; а она хоть в твоего Никиту влюбится, – не хочешь ли?
Дурнопечин. Бог ее знает! Я ее лет пять не видал. Записки теперь все пишет ко мне: «умру, говорит, если вы меня оставите и презрите».
Соломонида Платоновна. Какая нежная! Отчего же она не умирала, когда другие ее презирали? Она, я думаю, человек в двадцать была влюблена, и все ее презрели.